Два человека вошли в храм

Самые мучительные и трудные опыты — те, где в разных пропорциях смешиваются искренность и неискренность…

А по-другому разве бывает? Только в пробирке. А если уже не эксперимент, а экспириенс, прэктис — тогда только так.

И вообще, что за слова: «искренность», «факты», «правда»… Лунатик — это тот, кто думает, что знает что-то. (Безумный — тот, кто более того знает, что всё хорошо и правильно). И магия — это как заставить себя верить. И идти по карнизу, точно зная, что это не карниз. Хотя зачем эта магия нужна — непонятно. По карнизу можно пройти и так, даже гораздо увереннее. А превращаться в бессмысленную машинку — стоит ли? (А теперь, когда слышал все, поди примири этот век, который тобою прожит, и лишайные стены, и ржавые пустыри — с тем, что вот он, есть и не быть не может… да.)

Нет, всё это, про искренность и неискренность, только бред расщеплённого сознания. «Человека же два — сердце и душа». Но нельзя себя собрать обратно, анализируя, раскладывая и излагая. Синтез — это не то. Синтез — это когда идёшь и не думаешь, идти или нет, и как идти. Ни до, ни после. Можешь думать, карниз это или нет, и есть ли правда, и верны ли факты. Но идёшь всё равно. ИМХО.

Ещё о нравственности

Любой обманчив звук. Страшнее тишина…

Дверь опять пострадала. Осеннее полнолуние даёт себя знать.

И в телефонной трубке эти много лет спустя — одни гудки…

Проходит время, и к болезням или несчастьям иных ближних начинаешь относиться без сочувствия, но просто отмечая их как факт. Привыкаешь. Не стремишься ничего изменить. Знаешь заранее, что будет, и хочешь не помочь — а только чтобы всё прошло без лишних сложностей.

Только покоя и воли, и только для себя.

Отчего так происходит? Слабость ли это? Усталость? Или верно, что нас интересует — во всех смыслах — только новое, а к обычному мы равнодушны?

Привет! Теперь — и навсегда.

Ночные разговоры

Сначала ответ. Всё, что до разума, есть неразумие. Истину вне разума и слов нельзя познать, но ею можно стать — об этом мы говорили в прошлый раз. И этим «счастьем», способностью быть Истиной, владеют все животные, все мельчайшие существа и растения, инфузории и бактерии, и вся неживая природа — всё это является Истиной, и во всём растворён Бог. Нет смысла гордиться, что ты так же причастен Истины, как любой камень вокруг. Достоинство человека в разуме, в сознании — поэтому глупо унижать людей тем, что наш разум несовершенен. Он не хорош и не плох — он наш, это наш видовой признак. Скажи летучей мыши, что у неё морщинистые крылья.

* * *

Итак, эмоции.

Нечто, по твоему определению, что как будто требует действия, но на самом деле ни к чему не ведущее. Нечто всегда экстремальное и всегда деструктивное. Например, страх.

О чём мы говорили? Не помню. О чём бы мы ни говорили, мы говорили о разлуке. Последний приём Шерон Стоун в «Основном Инстинкте»: неопределённость в расставании. Охотница за эмоциями, пользуясь любым поводом, намекает, что партнёр ей надоел, не нужен, опостылел, не представляет интереса, и где угодно найдётся лучше. Но при этом «открытым текстом» говорит, что любит беззаветно. То унижает, то возносит — но никогда не говорит правды, никогда не раскрывает себя. Попытка поговорить по душам приведёт только к скандалу и необходимости извиняться. На этом душевном разломе у жертвы возникает эмоция — та самая, ни к чему не ведущая и всегда экстремальная. Дрянь от неё питается.

Следующий этап — когда жертва сама собирается уходить. Здесь особенно богатый урожай: мольбы не бросать, слёзы, признания, угрозы ему, угрозы себе, угрозы кому-нибудь ещё, подозрения в давней неверности, подозрения в ветрености, ревность… Какая роскошь! Какой пир для шакалов!

Но эти остановки мы пройдём на большой скорости, мимо.

«Шакалы» и «дрянь» — не эмоциональные эпитеты. Я просто думаю, что без них будет непонятно.

Я не испытываю комплекса непонятости.

Я не испытываю комплекса вины и не оправдываюсь.

Я не испытываю комплекса неполноценности.

У меня нет комплекса графомана.

Я просто описываю то, что есть.

Мне даже не очень интересно. Я просто думаю, что нужно это всё записать, а то утром забуду.

* * *

— You who go where others dare not; Will you be my God? The architect of my house?
— Finally I meet the illusion of self; Your evil house will not be built again.
— But you live in me; I am your house.
— O, trickster; phantom of my own ego, you are pure illusion. You, self, do not exist. The Earth is my witness.

* * *

Зло — та сила, что ищет себе опору в сопротивлении со стороны тех, кого к чему-то беззаконно принуждает. Именно сопротивление беззаконному принуждению является тем, чем оно живёт и чем питается. Единственный способ борьбы со злом — не сопротивляться, но встречать зло как друга и желанного гостя, давать ему больше, чем на словах оно просит.
Главное — это разделить глубинное желание зла (расчёт на сопротивление) и поверхностное (принуждение, провоцирующее сопротивление). Ты хочешь, чтобы я сопротивлялся? Нет, ты не найдёшь во мне опоры. Ты хочешь питаться эмоциями — ты будешь ими питаться даже когда не захочешь, но только пока я этого хочу.

Вне

С утра чувствую, что ко мне стали относиться как будто хуже. С.Ч. сказал в разговоре какую-то грубость (не в мой адрес, но с ним такого никогда не бывало), С.К. посмотрел мрачно…

Из-за того, что я вчера не поехал на корпоратив? Ерунда.

Или я сам чувствую вину из-за этого? Тоже вряд ли.

Кажется, мне просто почему-то хочется чувствовать себя чужим.

Происхождение Дьявола

Когда Христос изобрёл метод борьбы со злом — «кто понуждает тебя пройти с ним одну стадию, пройди с ним две» — зло в ответ изобрело дьявола. Оно перестало ненавидеть своих жертв, наоборот, оно стало их любить. Никто уже не понуждал никого проходить стадии или отдавать рубашку. Зло научилось ненавидеть только одного Врага — но зато ненавидело его люто. И во спасение душ человеческих, ради любви к людям и ненависти к Сатане, людей по-прежнему жгли и пытали.

Так же работает, например, классический антисемитизм. Сколько раз цитировалась фраза «ненавижу жидов, но ничего не имею против евреев»! А ведь и правда так — ничего они не могли иметь против каждого из по большей части незнакомых им людей. Они ненавидели нечто воображаемое, тайное, что, как им казалось, действовало руками евреев.

Или ненависть к Западу: люди, её исповедующие, ничего не имеют против Украины, или Грузии, ни против простых людей, ни против правителей. Они просто ненавидят Запад — и всё, что хоть как-то направлено в ту сторону, им приходится ненавидеть заодно. Они с удовольствием ездят в Европу и Америку, они часто замечают там что-то, что не мешало бы даже позаимствовать как полезный опыт. Потому что их Запад — такой же воображаемый фантом, как и сионский заговор или Дьявол.

Правда, в новое время зло сделало ещё один шаг — оно вовсе избавилось от чувств. Палач, пытающий не из ненависти или любви, а по обязанности или от скуки — это вклад XX века. Что ж, значит, всё ещё не самое худшее время у нас сейчас, бывали и похуже…

Говорю, что лёг спать

Вадим гуляет где-то, я звоню и говорю, что ложусь. Вру — на самом деле могу ещё посидеть в интернете или чаю попить. Пока он где-то с кем-то, я чувствую себя неловко — позвонишь ему, и он начинает словно оправдываться: да, мы уже скоро, не обижайся… А если я скажу, что ушёл спать — и ему легче (я не жду звонка), и мне уже нет соблазна позвонить и узнать как дела — а на деле поторопить его домой. Потому что не должен же я его домой загонять, с какой стати? Здоровый мужик, живёт как хочет.

Любимые ситуации

У каждого своё. Одним (как только что ещё раз подтвердилось) хочется казаться непонятыми и отвергнутыми, жертвами равнодушного злого мира. Этот мир пытается переделать их в соответствии со своими стандартами, не понимая, что именно в этом случае стандарты не подходят…

А мама с надеждой спрашивает, не болит ли у меня что (ей как будто хочется, чтобы я заболел), и интересуется, почему я разлюбил её салаты, хотя я ел салаты всю неделю и отказался только один раз — сегодня, так как был очень сыт (как будто хочет, чтобы я отозвался о её стряпне неодобрительно).

Ситуации негативные, неприятные, но при этом желанные: казалось бы, нонсенс. Но логика тут есть.

Найти подтверждение своей отверженности — значит дать себе индульгенцию, оправдать свою невписанность в существующие обычаи и порядки. Сделай мне выговор, прочитай мне лекцию, попробуй заставить меня делать так, как тебе надо, даже подними на меня руку! — и я точно буду знать, что ты не прав, а я — прав. И может быть я даже уступлю твоей силе и сам начну встраивать себя в ваш мир… Боюсь, что молодость чувствует примерно так. О, эта юношеская гордость, не дающая делать логичные и правильные вещи из чувства протеста!

А мама — ей просто хочется подтвердить свою нужность, она хочет, чтобы был повод проявить заботу.

Всё это возрастное. Молодость бунтует, а в маме говорит не реализовавшаяся бабушка… Так старики любят говорить о смерти, смакуют недомогания и болезни соседей и их собак (Марья-то Петровна совсем плоха стала! — А Маруська, беленькая такая собачка, слышали? померла!) Хотят поначалу примерить неизбежное на других, понемногу приближая к себе…

А вот и диагноз

«В разных типах общества могут доминировать разные типы личностей. Шизоиды отвечают за творческое начало. Психастеники со свойственными им сомнениями и вопросами — за совесть и нравственность. А еще есть эпилептоиды — им свойственны агрессия и прагматизм, они работают локтями и идут по головам. Они не склонны ни к сомнениям, ни к творчеству — скорее, к исполнению и вертикальной системе подчинения. В населении разных стран в неодинаковых пропорциях представлены разные психологические типы. В нашей стране после Первой мировой войны селекция последовательно выкашивала первые два типа и выдвигала на авансцену третий, и именно он сейчас доминирует во всем — в политике, в общественном устройстве. Наш нынешний обыватель не переносит неопределенности, стремится к стабильности, не хочет проявлять инициативу. Безусловно, он подвержен риску психической травмы — если вдруг обстоятельства, в которых он привык существовать, резко меняются, он просто не способен взглянуть на проблему в неожиданном ракурсе или задать себе важный вопрос. Но именно эпилептоиды в нашей общественной ситуации, когда для поддержания экономической стабильности выстроилась система вертикального подчинения, перехватывают инициативу и начинают доминировать во многих сферах жизни. Приведу пример из области искусства — они не могут понять и не способны обсуждать, зачем устраивать выставку «Осторожно, религия», но они считают совершенно нормальным прийти ее крушить. […]

Смена исторических картин в России последние лет девяносто напоминает мне смену синдромов при шизофрении. Сначала возникает метафизическая интоксикация, то есть «отравление» разными философскими идеями. Это Серебряный век. Затем возникают сверхценные идеи — в нашем случае это идеи всеобщего благоденствия, на реализацию которых были направлены русские революции. Затем возникает паранояльность — увлеченность собственными идеями безо всякого критического к ним отношения. Затем, собственно, наступает развитие паранойи, то есть восприятие нейтральных сигналов внешней среды как опасных и угрожающих и поиск врага — это параноидный синдром, который, собственно, и был диагностирован у Сталина. Затем следует парафрения — идеи величия, выраженные культом личности. А затем, собственно, наступает дефект личности — утрата эмоциональных реакций на происходящее и отсутствие воли. Сами решайте, в какой стадии мы сейчас находимся.»

http://rulife.ru/index.php?mode=article&artID=612

PS. Словарь выделяет 7 видов психопатий: паранойяльную (склонность к сверхценным идеям), шизоидную (замкнутость), истерическую (демонстративность), неустойчивую (безволие), возбудимую (вспыльчивость), психастению (тревожность и педантизм), астеническую (утомляемость и зависимость).

Тот же словарь в другой статье выделяет 9 типов психоопатических характеров — тут уже все три перечисленных в наличии:
1) циклоиды, основной признак которых — постоянная смена настроения с колебаниями цикла от нескольких часов до нескольких месяцев;
2) шизоиды, для которых характерен уход от контактов, замкнутость, скрытность, легкая ранимость, отсутствие эмпатии, угловатость движений;
3) эпилептоиды, основной признак которых — крайняя раздражительность с приступами тоски, страха, гнева, нетерпеливость, упрямство, обидчивость, жестокость, склонность к скандалам;
4) астеники, которым свойственна повышенная впечатлительность, психическая возбудимость, сочетающаяся с быстрой истощаемостью, раздражительность, нерешительность;
5) психастеники — тревожные, неуверенные в себе, склонные к постоянным раздумьям, патологическим сомнениям;
6) паранойяльные — склонны к образованию сверхценных идей, упрямы, эгоистичны, отличаются отсутствием сомнений, уверенностью в себе и завышенной самооценкой;
7) истерические — проявляются в стремлении во что бы то ни стало обратить на себя внимание окружающих, при этом оценка ими реальных событий всегда искажена в благоприятную для них сторону, в общении манерны, театральны;
8) неустойчивые — основные признаки: слабохарактерность, отсутствие глубоких интересов, податливость влиянию окружающих;
9) органические — отличаются врожденной умственной ограниченностью, могут хорошо учиться, но бесплодны, когда нужно применить знания или проявить инициативу, умеют «держать себя в обществе», но банальны в суждениях.

Очередной психоз

Всё-таки псих. То, что ещё вчера было желательно, сегодня вдруг случилось — и из-за этого совпадения чуть ли не мир рушится. Страшно ему, что ли, что он так угадал? Или он банально боится предстоящей работы, и из-за этого обостряются страхи? Или — ещё банальнее — просто напился и бредит?

Но скорее всего — подсознательная энергия выходит. Она же действительно произвольно выбрасывается, такая уж у него модель жизни: только крайности, сначала «всё хорошо», потом «всё плохо». Что происходит на самом деле, неважно. Пришла пора, накопилось в подсознании — и всё стало плохо. А потом пройдёт время — и «всё хорошо». Способ убежать от реальности, перекрашивая её поочерёдно то в один цвет, то в другой.

Усвоил от матери, надо думать. Та часто приходит с работы и закатывает скандал на ровном месте, иногда придирается к мелочам, а иногда чуть ли не выдумывает повод для ругани. Ссоры у них иногда приводят к разрыву, они не разговаривают по несколько дней, затем мирятся, и тут уж признания в любви, знаки внимания, всё что угодно… кроме попыток выяснить, что произошло, и исправить какие-то реальные причины реальных конфликтов.

На мне это тоже проделывается.

Не знаю, как было у них раньше, но если мальчика воспитывали в такой атмосфере, то вполне могли заложить в него этот паттерн: сначала надо сильно поругаться, зато потом будем мириться, и тогда конфетку дадут. А если не ругаться, конфетки не будет. Формируется потребность в ругани как способ решения проблем — вроде как у Макаревича было «испытанный способ решать вопросы, как будто их нет»… Только тут две фазы: сначала «всё плохо», и всё мажется чёрным, а потом «всё хорошо»- и тут никакие проблемы не в счёт. Нагнетание негатива ведёт к катарсису, а катарсис позволяет не обращать внимания на реальные сложности — не обращать, пока несоответствие реальности и сознания не накопится и не прорвётся в очередном взрыве.

Всё-таки о политике

Ещё в ЖЖ начал думать о том, как смутно похожи все странные наши проявления. И безостановочное хапанье, и безумный бесконечный штурм Москвы выходцами с периферии, и самоубийственные периодические репрессии…

Помнится, я читал ЕЖ и подумал, что Латынина просто меня цитирует: «Нам говорят: «При Ельцине вместо свободы прессы наступила вседозволенность»… А теперь у нас другой вид вседозволенности: не у журналистов, а у слуг государства.» А у меня почти на месяц раньше было «Всем известен тезис о том, что демократия в России в 1990-е годы многими была понята как «вседозволенность», и дескать поэтому демократию нужно ввести в какие-то рамки. Но вот прошло восемь лет, как демократию у нас вводят в рамки, и мы видим, что и идея вертикали власти, сильного государства и т.д. точно также многими понимается как вседозволенность — в этом случае как право на произвол от имени государства.» Эта вседозволенность — тоже всё про то же.

И ещё мне подумалось, что Радзиховский выхватил это прямо из моей головы: «Тут всего одна невиннейшая подстава — «мы». Кто эти «мы»?»

У нас народ не имеет первого лица, кроме физиономии правящего монарха, и только тогда все признают, что это, скажем, «мы ответили Америке на предложения по ПРО», хотя при чём тут на самом деле мы? Это как раз «они»: правительство. Мы не считаем окружающих — «своими», мы то и дело находим среди них «чужих». «Мы» неопределено, и везде оказываются «чужие», и поэтому наш народ постоянно дерётся сам с собой, грабит себя, ест себя самого. Это, если угодно, национальный дискурс, проблема несформированной нации.

Или иначе: собственность. На самом деле это очень близкие вещи, потому что «мы» — это «те, которые свои», а собственность — это тоже «то, которое своё». И, что особенно важно, «а всё остальное — чужое». В отношении собственности как раз не хватает этого второго: слишком стало привычным, что «всё вокруг колхозное» — или барское, или царское — «и всё вокруг моё». Вот, в 1990-е из головы придумали либерализацию и приватизацию, всем всё было ясно, все понимали, что будет трудно и сознательно шли на это, верили даже и в шоковую терапию, но тут вдруг оказалось, что какие-то наглые «бизнесмены» начали распоряжаться нашим добром! Это-то не додумали. Психологический штрих: если по царской воле и назвать «госкорпорация», то можно хоть весь стабфонд украсть. А вот если то же самое, но в форме ООО или тем паче ЗАО или СП, то тут уже совсем ничего делать нельзя. Такая вот казуистика требуется, чтобы уважить чувства народные. И это дискурс либеральный, тоже известный — тема воспитания в народе правильного отношения к частной собственности.

А есть ещё вопрос воли: то, что воля у нас часто — бунт, разрушение, и обязательно воля всеобщая. А вот воля частная, частный бизнес, вообще любая частное действие — воспринимается как «антиобщественное» уже потому, что не является коллективным.

Всё это пока что ошмётки, но однажды я придумал этот пост целиком, а теперь забыл — как бы и эти ошмётки из головы не вылетели…

PS. Кстати, сюда же нужно — про административную реформу как способ уничтожения ресурсного государства. «Для архитекторов реформы принципиально важными были два момента: первый — не допустить агентства к принятию стратегических решений, ибо их участие означало возврат к старым коррупционным схемам. Второе — не допустить министерства к реальному распоряжению деньгами… Такое правительство должно было перейти на результативную модель управления… вместо затратной.» Это — чтобы в очередной раз поговорить о благих изначально намерениях Путина. Тоже известная и старая тема…